С зарождением национал-социалистического государства читательские вкусы отца ничуть не изменились. Множество пыльных и зачитанных книг, громоздившихся на полках в его кабинете, были теперь запрещены. Их чтение могло привести к воспитательной беседе в гестапо, а то и тюремному заключению. Франка напоминала отцу о запрете на «подрывную литературу», он пожимал плечами и обещал все спрятать. Шла неделя за неделей, а книги оставались на месте. Франка взялась за дело сама и уже наполовину очистила полки, когда пришел с работы отец.

– Что ты делаешь?

– То, что ты сам должен был давно сделать. Нельзя же ради каких-то книг рисковать работой или попасть в тюрьму.

– Это не «какие-то книги». – Отец забрал у нее один том. – Видишь? Генрих Гейне.

– Я читала Гейне. Любой образованный немец знает Гейне.

– А вот наши национал-социалистические повелители его запретили. Несравненные стихи официально объявили запрещенными и несуществующими. Помню, ты, маленькая, сидела у меня на коленях, а я читал тебе «Книгу песен».

Франка кивнула. Она тоже помнила; на странице мерцали загадочные буквы, в уши лились волшебные стихи.

Отец пролистал книгу.

– Ты собралась устроить сожжение, как нацисты? – Он нашел нужную страницу и, глядя на Франку, провел пальцем по строке.

– Да нет, папа, хотела просто под кровать спрятать.

– Ну не вздор ли – великий поэт вдруг перестает быть великим поэтом, потому что принадлежит не к той расе? Потому что он еврей? Его уже почти восемьдесят лет нет в живых.

– Конечно, вздор, папа. Им еще не нравятся политические взгляды Гейне. А я просто хочу тебя обезопасить.

– Прочти вот эту строку. Читай.

Франка посмотрела, куда он указывал.

Там, где сжигают книги, будут в конце концов сжигать и людей.

– Возможно, они уже начали. – Отец протянул книгу Франке и, не говоря больше ни слова, вышел вон.

Позже, когда Фреди уснул, он принес ей остальные книги.

– Теперь они бесценны. Многим недоступна роскошь читать эти строки. А почему? Потому что нацисты понимают: их настоящий враг – независимо мыслящий патриот Германии, который возражает против их политики и критикует их бесчинства. Я не прошу тебя ходить и цитировать вслух Гейне, но держи в сердце мысли, которые он высказывал, и руководствуйся ими. Разберись в том, что происходит, и помни: Гейне не знал ни про Гитлера, ни про национал-социалистов, он лишь понимал человеческую сущность, сущность немецкого народа, – вот почему его сочинения так актуальны и сегодня. Вот чего боятся нацисты.

Две недели спустя Гитлер ввел войска в Рейнскую область – территорию Германии у границ с Францией, демилитаризованную, согласно унизительнейшему Версальскому договору. В ту ночь Франка сидела на кровати и читала слова, написанные Гейне почти сто лет назад. Поэт сказал, что если в Германии рухнут законы морали, то возродится свирепость древнескандинавских берсеркеров, воспетая бардами севера. А теперешнее германское неистовство, подумала Франка, разразится такой бурей, какой мир еще не знал.

Она легла спать с мыслью о том, что буря уже началась.

С того времени Франка делала все, чтобы изолировать свою жизнь от влияния национал-социалистов. Она погрузилась в учебу, старалась не замечать заполонивших все вокруг флагов, плакатов, прославляющих величие нового режима. Оставалось кое-что, до чего руки нацистов не могли дотянуться: музыка, искусство, книги, которые она прятала под кроватью, и простирающийся вокруг дивный горный край Черного леса. По выходным Франка ходила с подругами в горы. Если начинались речи о «красавце Адольфе», сопровождаемые стыдливым румянцем и кокетливыми ужимками, она просто отходила в сторонку. Говорили, что женщины в его присутствии теряют сознание. Франка ну никак не могла понять, в чем его привлекательность. Некоторые ребята пытались отрастить в подражание фюреру маленькие усики, но даже у самых рьяных его поклонников дома было зеркало – и мода на кисточку под носом долго не продержалась.

Идеология нацистов – и их паранойя – теперь пронизывали все сферы человеческих отношений: доверять друзьям было нельзя, члены семей доносили друг на друга ради торжества новых принципов. Старый мир потихоньку рушился. Даже самые преданные сторонники режима постоянно находились под пристальным наблюдением нацистов. Во Фрайбурге, как и в любом другом немецком городе, агенты национал-социалистов водились в каждом доме, на каждой улице. Они назывались блокляйтерами. На улице, где жила Франка, блокляйтером был герр Дюкен, садовник, вступивший в партию в 1920 году, когда она представляла собой сборище горлопанов, выкрикивавших антисемитские лозунги и высмеивавших пораженцев, что подписали мирные документы по окончании мировой войны. Герр Дюкен был, по сути, «любопытным соседом» на жалованье, шпиком, наделенным опасной властью. И он этим наслаждался: еще бы, важная персона, соседи его уважают и боятся. В обязанности герра Дюкена входило доносить о любых проступках и даже слухах. Он сообщал куда надо о том, что кто-то забыл вывесить перед праздником флаг со свастикой, а кто-то не выказывает должного уважения к партии.

Франка, понимая, что мысли у нее в голове совершенно крамольные, прямо-таки преступные, при встрече старалась улыбаться Дюкену. В городке и окрестностях функционировали десятки таких блокляйтеров. Летний домик остался единственным местом, где можно было укрыться.

После выполнения трудовой повинности Даниэль вернулся еще более увлеченный делом партии и, кажется, Франкой. Он предпринимал осторожные попытки ее вернуть, и Франка стала очень осмотрительна в общении с другими молодыми людьми. Зная нынешние возможности Даниэля, она никак не желала навлечь беду на какого-нибудь юношу, который, ничего не подозревая, пригласит ее выпить пива или пообедать. Как-то раз Даниэль, желая ее впечатлить, чрезмерно увлекся и рассказал, какой сильной властью обладает гестапо. Тень тысяч разбросанных по стране агентов и вдобавок к ним блокляйтеров нависла над каждым гражданином Германии. Скоро Даниэль будет губить чужие жизни просто из прихоти. Критика нового режима, всего лишь небольшое порицание – вполне достаточное преступление, чтобы заслужить арест, заключение, пытки или даже смерть. Теперь Франка сама удивлялась, что Даниэль ей раньше нравился, и твердо настроилась: больше он к ней никогда не прикоснется.

Интересно, думала она, каким бы он стал, если бы не нацисты? Что получилось бы, посвяти себя Даниэль какой-нибудь достойной цели? Его судьба – лишь одна из миллионов трагедий, вершащихся сейчас в Германии.

Лето тридцать восьмого года Франка провела в лесном домике с отцом и Фреди – только там они могли говорить свободно. В других местах было опасно.

Томас Гербер считался лояльным гражданином. Хотя в партию он не вступил, но долг свой понимал: выказывал к национал-социалистической партии уважение и поддерживал деньгами. Сопротивляться не имело смысла. Сопротивление означало бы еще более пристальный надзор и, возможно, тюремное заключение. А ему нужно было заботиться о семье и лишних проблем не хотелось. Некоторые друзья потихоньку выражали такое же мнение. Не все шагали в ногу с нацистами, однако открыто никто не бунтовал. Несогласные просто молча занимались своими делами – как Франка и Томас. Они пытались сохранить независимость от власти, считавшей независимость преступлением. За любой протест полагалось наказание. Гитлер заявил: «Каждый должен знать, что, если он поднимет руку на государственный порядок, его ждет неизбежная смерть». И ничего нельзя было поделать. Люди молча переваривали свое недовольство. Франка научилась сохранять видимость спокойствия, хотя внутри у нее все кричало. Такое примиренчество разъедало ей душу. Смелые слова, которые они с отцом произносили за закрытыми дверьми, так и оставались просто словами. Когда Франка заявила, что нужно хоть что-нибудь делать, отец горько рассмеялся.